Неточные совпадения
Выше я упомянул, что у градоначальников, кроме прав, имеются еще и обязанности."Обязанности!" — о, сколь
горькое это для многих градоначальников
слово!
И больше ничего не говорил, очевидно, полагая, что в трех его
словах заключена достаточно убийственная оценка человека. Он был англоманом, может быть, потому, что пил только «английскую
горькую», — пил, крепко зажмурив глаза и запрокинув голову так, как будто хотел, чтобы водка проникла в затылок ему.
Так, молча, он и ушел к себе, а там, чувствуя
горькую сухость во рту и бессвязный шум злых
слов в голове, встал у окна, глядя, как ветер обрывает листья с деревьев.
Особенно был раздражен бритоголовый человек, он расползался по столу, опираясь на него локтем, протянув правую руку к лицу Кутузова. Синий шар головы его теперь пришелся как раз под опаловым шаром лампы, смешно и жутко повторяя его.
Слов его Самгин не слышал, а в голосе чувствовал личную и
горькую обиду. Но был ясно слышен сухой голос Прейса...
Она опустилась в кресло и с минуту молчала, разглядывая Самгина с неопределенной улыбкой на губах, а темные глаза ее не улыбались. Потом снова начала чадить
словами, точно головня
горьким дымом.
Он надивиться не мог и дал себе
слово глубже вникнуть в источник этого характера. И Марина улыбалась ему в художественном очерке. Он видел в ней не просто распущенную дворовую женщину вроде
горьких, безнадежных пьяниц между мужчинами, а бескорыстную жрицу культа, «матерь наслаждений»…
— Андрей Петрович, — прервала она с
горькой усмешкой, — Андрей Петрович на мой прямой вопрос ответил мне тогда честным
словом, что никогда не имел ни малейших намерений на Катерину Николаевну, чему я вполне и поверила, делая шаг мой; а между тем оказалось, что он спокоен лишь до первого известия о каком-нибудь господине Бьоринге.
Горький благоговейно утверждает разум в каком-то очень наивном, не критическом, совсем не философском смысле
слова.
— Я не забыла этого, — приостановилась вдруг Катерина Ивановна, — и почему вы так враждебны ко мне в такую минуту, Катерина Осиповна? — с
горьким, горячим упреком произнесла она. — Что я сказала, то я и подтверждаю. Мне необходимо мнение его, мало того: мне надо решение его! Что он скажет, так и будет — вот до какой степени, напротив, я жажду ваших
слов, Алексей Федорович… Но что с вами?
Я хотела было подписаться «современная мать» и колебалась, но остановилась просто на матери: больше красоты нравственной, Дмитрий Федорович, да и
слово «современная» напомнило бы им «Современник» — воспоминание для них
горькое ввиду нынешней цензуры…
Словом, судьба заставила бедного Тихона выпить по капле и до капли весь
горький и ядовитый напиток подчиненного существования.
Твоею дружбой не согрета,
Вдали шла долго жизнь моя.
И
слов последнего привета
Из уст твоих не слышал я.
Размолвкой нашей недовольный,
Ты, может, глубоко скорбел;
Обиды
горькой, но невольной
Тебе простить я не успел.
Никто из нас не мог быть злобен,
Никто, тая строптивый нрав,
Был повиниться не способен,
Но каждый думал, что он прав.
И ехал я на примиренье,
Я жаждал искренно сказать
Тебе сердечное прощенье
И от тебя его принять…
Но было поздно…
Поэт, нашедший
слово и голос для этой боли, был слишком горд, чтобы притворяться, чтоб страдать для рукоплесканий; напротив, он часто
горькую мысль свою высказывал с таким юмором, что добрые люди помирали со смеха.
Осина [Народ говорит:
горькая осина и употребляет эти
слова в бранном смысле.
И опять ему вспомнилось детство, тихий плеск реки, первое знакомство с Эвелиной и ее
горькие слезы при
слове «слепой»… Инстинктивно почувствовал он, что теперь опять причиняет ей такую же рану, и остановился. Несколько секунд стояла тишина, только вода тихо и ласково звенела в шлюзах. Эвелины совсем не было слышно, как будто она исчезла. По ее лицу действительно пробежала судорога, но девушка овладела собой, и, когда она заговорила, голос ее звучал беспечно и шутливо.
С
горькою усмешкой прослушал Парфен горячие
слова князя. Убеждение его, казалось, было уже непоколебимо поставлено.
Одним
словом, был страшный беспорядок. Мне показалось с первого взгляда, что оба они, и господин, и дама — люди порядочные, но доведенные бедностью до того унизительного состояния, в котором беспорядок одолевает наконец всякую попытку бороться с ним и даже доводит людей до
горькой потребности находить в самом беспорядке этом, каждый день увеличивающемся, какое-то
горькое и как будто мстительное ощущение удовольствия.
— Я сама себя осудила, Родион Потапыч, и
горше это было мне каторги. Вот сыночка тебе родила, и его совестно. Не корил ты меня худым
словом, любил, а я все думала, как бы мы с тобой век свековали, ежели бы не моя злосчастная судьба.
Слушая этот
горький рассказ, я сначала решительно как будто не понимал
слов рассказчика, — так далека от меня была мысль, что Пушкин должен умереть во цвете лет, среди живых на него надежд. Это был для меня громовой удар из безоблачного неба — ошеломило меня, а вся скорбь не вдруг сказалась на сердце. — Весть эта электрической искрой сообщилась в тюрьме — во всех кружках только и речи было, что о смерти Пушкина — об общей нашей потере, но в итоге выходило одно: что его не стало и что не воротить его!
—
Горьким пьяницей! — повторял князь вместе с ней последние
слова и уныло покачивал склоненной набок курчавой головой, и оба они старались окончить песню так, чтобы едва уловимый трепет гитарных струн и голоса постепенно стихали и чтобы нельзя было заметить, когда кончился звук и когда настало молчание.
— Он, может быть, и совсем не придет, — проговорила она с
горькой усмешкой. — Третьего дня он писал, что если я не дам ему
слова прийти, то он поневоле должен отложить свое решение — ехать и обвенчаться со мною; а отец увезет его к невесте. И так просто, так натурально написал, как будто это и совсем ничего… Что если он и вправду поехал к ней,Ваня?
Я собственным
горьким опытом убедилась в истине этих
слов — и знаешь ли где?
Вспомнился Рыбин, его кровь, лицо, горячие глаза,
слова его, — сердце сжалось в
горьком чувстве бессилия перед зверями.
Он часто говорил эти
слова, и в его устах они принимали какой-то особый, всеобнимающий смысл,
горький и едкий…
При взгляде на эту крохотную грустную фигурку мне стало ясно, что в
словах Тыбурция, — хотя я и не понимал их значения, — заключается
горькая правда.
Все это заставило меня глубоко задуматься. Валек указал мне моего отца с такой стороны, с какой мне никогда не приходило в голову взглянуть на него:
слова Валека задели в моем сердце струну сыновней гордости; мне было приятно слушать похвалы моему отцу, да еще от имени Тыбурция, который «все знает»; но вместе с тем дрогнула в моем сердце и нота щемящей любви, смешанной с
горьким сознанием: никогда этот человек не любил и не полюбит меня так, как Тыбурций любит своих детей.
В подземелье, в темном углу, на лавочке лежала Маруся.
Слово «смерть» не имеет еще полного значения для детского слуха, и
горькие слезы только теперь, при виде этого безжизненного тела, сдавили мне горло. Моя маленькая приятельница лежала серьезная и грустная, с печально вытянутым личиком. Закрытые глаза слегка ввалились и еще резче оттенились синевой. Ротик немного раскрылся, с выражением детской печали. Маруся как будто отвечала этою гримаской на наши слезы.
Иногда эта добродетельная наклонность вознаграждается самым обидным образом. Трудишься-трудишься иной раз, выбиваешься из сил, симпатизируя и стараясь что-нибудь выведать из преступника — разумеется, pour son propre bien, [ради его собственного блага (франц.).] — и достигнешь только того, что обвиняемый, не без
горькой иронии, к тебе же обращается с следующими простыми
словами...
Другое подспорье — поминальные пироги и блины. И от них уделяется часть священнику и церковному причту. Недаром сложилась пословица: поповское брюхо, что бёрдо, всё мнет.
Горькая эта пословица, обидная, а делать нечего: из песни
слова не выкинешь.
— Нет, Иван Северьяныч, нет, мой ласковый, милсердечный друг, прими ты от меня, сироты, на том твоем
слове вечный поклон, а мне,
горькой цыганке, больше жить нельзя, потому что я могу неповинную душу загубить.
— Говорить! — повторил старик с
горькою усмешкою. — Как нам говорить, когда руки наши связаны, ноги спутаны, язык подрезан? А что коли собственно, как вы теперь заместо старого нашего генерала званье получаете, и ежели теперь от вас
слово будет: «Гришка! Открой мне свою душу!» — и Гришка откроет. «Гришка! Не покрывай ни моей жены, ни дочери!» — и Гришка не покроет! Одно
слово, больше не надо.
— И Марфин-то ваш хорош, — превредный болтун и взбрех! — отозвался советник на
слова заседателя. — По милости его, может быть, мы и испиваем теперь наши
горькие чаши.
Расплата
горькая, выражавшаяся в одном ужасном
слове: заест!
Я не могу уйти, окаменев от изумления и
горького, тоскливого чувства, — мне вспоминаются
слова бабушкиной сестры...
—
Слово горькое, — отозвался Туберозов.
— Признаюсь вам, — отвечал он, — этот вопрос для меня хуже самой
горькой пилюли. В том-то и штука, что я уже открыл мою мысль…
словом, свалял ужаснейшего дурака! И как бы вы думали, кому? Обноскину! так что я даже сам не верю себе. Не понимаю, как и случилось! Он все здесь вертелся; я еще его хорошо не знал, и когда осенило меня вдохновение, я, разумеется, был как будто в горячке; а так как я тогда же понял, что мне нужен помощник, то и обратился к Обноскину… Непростительно, непростительно!
Дэзи повернулась. Ее лицо снова было скрыто. Платье это очень шло к ней: на нее оглядывались, проходя, мужчины, взглядывая затем на меня, но я чувствовал ее
горькую растерянность. Дэзи проговорила, останавливаясь среди
слов...
Не знаю, был я рад встретить его или нет. Гневное сомнение боролось во мне с бессознательным доверием к его
словам. Я сказал: «Его рано судить».
Слова Бутлера звучали правильно; в них были и
горький упрек себе, и искренняя радость видеть меня живым. Кроме того, Бутлер был совершенно трезв. Пока я молчал, за фасадом, в глубине огромного двора, послышались шум, крики, настойчивые приказания. Там что-то происходило. Не обратив на это особенного внимания, я стал подниматься по лестнице, сказав Бутлеру...
Узнав рядом
горьких опытов, что все прекрасные мечты, великие
слова остаются до поры до времени мечтами и
словами, он поселился на веки веков в NN и мало-помалу научился говорить с расстановкой, носить два платка в кармане, один красный, другой белый.
Он хотел
слова, он хотел торжества, как будто это
слово было нужно; если б он был юнее сердцем, если б в голове его не обжились так долго мысли
горькие и странные, он не спросил бы этого
слова.
Это было последнее
слово, которое я слышал от генерала в его доме. Затем, по случаю наступивших сумерек, старик предложил мне пройтись, и мы с ним долго ходили, но я не помню, что у нас за разговор шел в то время. В памяти у меня оставалось одно пугало «безнатурный дурак», угрожая которым, Перлов говорил не только без шутки и иронии, а даже с яростию, с непримиримою досадой и с
горькою слезой на ресницах.
Юрий молча продолжал ехать подле нее; несколько раз он хотел возобновить разговор, но
слова замирали на устах его; и что мог бы он сказать в утешение несчастной,
горькой сироте?
— Выслушай меня, батюшка, — продолжал сын тем же увещевательным, но твердым голосом, —
слова мои, может статься, батюшка,
горькими тебе покажутся… Я, батюшка, во веки веков не посмел бы перед тобою
слова сказать такого; да нужда, батюшка, заставила!..
Во весь этот день Дуня не сказала единого
слова. Она как словно избегала даже встречи с Анной. Горе делает недоверчивым: она боялась упреков рассерженной старухи. Но как только старушка заснула и мрачная ночь окутала избы и площадку, Дуня взяла на руки сына, украдкою вышла из избы, пробралась в огород и там уже дала полную волю своему отчаянию. В эту ночь на голову и лицо младенца, который спокойно почивал на руках ее, упала не одна
горькая слеза…
Потугин произнес все эти
слова с тем же
горьким и скорбным видом, так что даже Литвинов не мог не заметить странного противоречия между выражением его лица и его речами.
Подумайте! разве это не самое беспутное, не самое
горькое из бездельничеств (я и
слово «бездействие» считаю тут неприменимым — быть зрителем проходящих явлений и только об одном думать: опасны они или не опасны?
Фома глубоко вздохнул.
Слова Медынской убили в нем какую-то надежду, — надежду, присутствие которой в сердце своем он ощутил лишь теперь, когда она была убита. И с
горьким упреком, покачивая головой, он сказал...
Но лица этих людей Фома видел, как сквозь туман, и
слова их не задевали его сердца. В нем, из глубины его души, росло какое-то большое,
горькое чувство; он следил за его ростом и хотя еще не понимал его, но уже ощущал что-то тоскливое, что-то унизительное…
Тут его мысль остановилась на жалобах Любови. Он пошел тише, пораженный тем, что все люди, с которыми он близок и помногу говорит, — говорят с ним всегда о жизни. И отец, и тетка, крестный, Любовь, Софья Павловна — все они или учат его понимать жизнь, или жалуются на нее. Ему вспомнились
слова о судьбе, сказанные стариком на пароходе, и много других замечаний о жизни, упреков ей и
горьких жалоб на нее, которые он мельком слышал от разных людей.
Незнамов. Да ведь не скажете. Женщина, когда рассердится, так воображает, что может наговорить ужасно много
горьких истин. Начнет торжественно: «Во-первых», да в пяти
словах все и выскажет; дальше содержания-то и не хватает. «Во-вторых», «во-вторых», а сказать-то нечего.